понедельник, 29 марта 2010 г.

Теракты в московском метро

Когда в десять утра я села в поезд метро у себя на «Октябрьском поле», народу было очень мало. Люди были мрачными и сосредоточенными. Незнакомые между собой, они обменивались новостями о взрывах, прогремевших в восемь и в половине девятого утра. Люди были испуганы, сплоченны, их переполняла тревога за близких, они постоянно звонили по мобильным телефонам и прислушивались к объявлениям, которые транслировались по громкоговорителям. Все разговоры были только о взрывах.
В Исторической библиотеке было также очень мало читателей, что бывает очень редко. И все обсуждали взрывы. Мало кто говорил о других вещах, мало кто смеялся и даже улыбался. В глазах у многих стояли слезы.
Улица Солянка и Старая площадь, которые расположены в непосредственной близости к Лубянской площади, перекрыты милицией. Оттуда эвакуированы все припаркованные машины. Подавленные жуткими известиями и слухами, люди в черной зимней одежде ждут троллейбус на остановке и, незнакомые друг другу, сочувственно обсуждают последние известия.
Что характерно, несмотря на постоянные теракты (последний подобный теракт был в ноябре 2009 года, когда был взорван «Невский экспресс»), мне ни разу не пришлось услышать от кого-нибудь «националистическую» версию и истерик на тему «кавказского следа». Сегодня – также. Наоборот, очень многие считают, что это было организовано какими-то политическими силами, чтобы «попытаться людей от чего-то отвлечь» или «к чему-то привлечь внимание». Боюсь, общество уже почти привыкло к этой дикости, к этому ужасу.

Вербное воскресенье

Вчера, в Вербное воскресенье, я, как народная дружинница, участвовала в дежурстве возле метро «Тушинская». Там ожидалось большое скопление народу, который мог возвращаться с Митинского кладбища в несколько нетрезвом виде.
Мы дежурили с двух до четырех часов дня. Народу было очень мало, потому что основной поток людей был утром. Милиции на площади было, наверное, несколько тысяч человек, и поэтому десять дружинников со свистками и нарукавными повязками были совершенно не нужны. Однако к нам часто подходили и просили помочь сориентироваться, куда были перенесены автобусные остановки. Мы вызывали больше доверия, чем милиция. Кстати, многие прохожие нас искренне благодарили за помощь, с удивлением отмечая, какие дружинники в большинстве своем милые и толковые люди.
В три часа большинство милиционеров было отпущено по домам, площадь опустела совершенно, и мы стали роптать на то, что наше дальнейшее присутствие уже смешно. Мы ощущали себя «клоунами». Меня также раздражала мысль, что люди, которые нас видели уже после ухода милиции и вообще на пустой площади, могли подумать о нашей организации негативно: в этот момент мы стали фактически теми, кого выставили работать «для галочки». К тому же некоторые дружинники (студенты) ощущали свою власть над прохожими и, например, в грубой форме не позволяли переходить улицу в неположенном месте. За их грубость и самодовольство лично мне было стыдно.
Как выразилась одна моя хорошая знакомая, «все дело в идиотской организации: хотели предотвратить скопление людей, чтобы было все по-человечески, а время-то не рассчитали, подумать не подумали, - основной поток был утром, - вот и получили в итоге, что в дневном дежурстве нет никакого смысла».

пятница, 26 марта 2010 г.

Тухлая народная дружина

Украли чугунную ванну. Трое рабочих, приехавших из Молдавии, тощих и маленьких, стоят в коридоре перед раскрытой дверью в кабинет участкового. Он держит их уже несколько часов. Они – приятели трех других рабочих, которые, собственно, и украли ванну, и их держат в коридоре пока в качестве свидетелей, но в любую минуту могут обвинить в соучастии. Двоих воров уже арестовали и поместили в обезьянник, но их показаний недостаточно, чтобы изловить одного сбежавшего – Жорку.
Участковые – три молодых милиционера – удивляются беспечности воров. «Зачем воровать ванну?!» – спрашивает один. Другой отвечает: «Она вообще-то антикварная, стоит сто тысяч рублей». – «Ну, так надо же было сперва договориться, кому ты ее сбудешь, ну, хоть бы о транспорте позаботиться, что ли? Нельзя же тащить тяжеленную штуку, непонятно зачем, кому и на какое время!» – не сдается первый. «Они все-таки очень глупые! – объясняет второй. – Зачем обворовывать своих заказчиков, которые только в ванную покупают вещи за такие деньги? Заказчики-то небедные, если б ванна тут же не нашлась, они бы нашли способ и ее разыскать, и рабочих наказать! И ведь обокрали в четверг, а сегодня понедельник, – могли бы десять раз уже исчезнуть, а никуда не убежали! Жорка вообще успел наняться на другой объект, хотя мог бы хотя бы уехать!..» Первый участковый соглашается: «Глупость воров удивительная! Даже продумать преступление заранее не способны! А теперь им грозит срок…»
Я сижу у них в комнате, в углу в аквариуме плещутся хищные черепахи, участковые пьют растворимый кофе с плюшечками.
«А вы взятки берете?» – невинно я спрашиваю первого. Тот зовет задержанного из коридора и задает ему тот же вопрос. «А мне не давали!..» – тянет тот и раболепно шаркает ножкой. «И не дадим!» – гогочут милиционеры. «А вы, девушка, что сюда пришли?» – обращается ко мне начальник. «Я народная дружинница, вообще-то. Вот мое удостоверение. Меня направили сюда, чтобы я помогала вам поддерживать правопорядок и пресекать преступность в зародыше. Когда и куда вы меня пошлете?» – «А кофе с плюшечками хотите?» – «Э-э-э... Я пришла бороться с бандитизмом!» – «У вас, видимо, золотой муж. Сам и с детьми сидит, и хозяйством занимается!» – «Да, пожалуй... А я записалась в народную дружину, чтобы охранять его жизнь и безопасность!» – «А мы, знаете ли, после тяжелого рабочего дня в баню ходим. Народное развлечение, хорошее!» – «О, у вас при опорном пункте правопорядка еще и баня? А где? У вас же даже туалет на ключ запирается, а ключ у начальника в сейфе хранится!» – «Да нет, нам деньги приходится самим платить. И мы после работы туда ходим. Потом с трудом до дому доползаем... Га-га-га!» – «А что вас, уважаемые милиционеры, в милицию-то привело? Здесь и платят мало, и работа тяжелая…» – «Я после армии, податься больше было некуда», – отвечает первый. «Я тоже после армии, офицер, и мне очень нравится работа милиционера», – отвечает второй. «А я после армии, и мне нравится стабильность и льготы, которые полагаются сотрудникам милиции», – проникновенно заявляет третий участковый. «А слушай, Толян, – обращается к начальнику второй, который только что отозвался о мотивах своей работы в милиции столь восторженно, – я сгоняю в «Ашан»?» – «Ну, гони», – разрешает начальник. «Какой «Ашан»? – удивляюсь я. – У вас же дежурство с трех часов дня до девяти вечера, а сейчас и семи нет». – «Ну, так жене ж надо помочь, кто ей продукты довезет?» – «Вы же сами только что жаловались, что у вас нет машины!» – «Ну, у меня нет, а служебная на что? Я по дороге, может быть, еще преступление какое-нибудь раскрою! Вот как!» – хвалится он, подпрыгивая на стуле. «Э! Кстати, а я-то что ж с вами чаевничаю? Может, и меня вы направите куда-нибудь дежурить, хулиганов ловить? Время – седьмой час!» – напоминаю я о деле. «Идите домой, девушка! Нам еще этих рабочих, ванну стащивших, надо расспрашивать, где их драгоценный Жорик. Хотите, останетесь, поможете нам?» – «О, нет! Официальный допрос вести все-таки вне моей компетенции. У меня повязка с надписью «Дружинник» да свисток – больше никаких средств для произведения расследования нету!» – «Ну, так идите домой. В отчете мы напишем, что вы предотвратили три случая хулиганства и задержали пятерых маньяков, идет?»
Делать было нечего. Я фальшиво улыбнулась и пожелала удачи троим незадачливым рабочим. Пока я протискивалась мимо них по коридору, начальник участка указал мне на две спортивные сумки. «Это, между прочим, тоже награбленные вещи».
Я шла домой и с досадой думала, что и здесь, в рядах народной дружины, силушку свою богатырскую приложить мне не к чему. Здесь процветают приписки, а большинство отчетов – липовые. От злости мне хотелось немедленно звонить руководителю народной дружины при ОВД, может, даже самому начальнику ОВД. Но потом меня отрезвило следующее соображение: я просто уйду из этой организации. Она тухлая. Народная дружина в том виде, в котором она существует в настоящее время, – это мертворожденное образование, на которое выделяют много денег, но которое не нужно, по большому счету, ни милиционерам, ни населению, ни самим дружинникам.
И вот что я думала еще. Милиционеры-участковые, будем надеяться, найдут Жорку-злодея, и антикварная ванна будет установлена в отремонтированной квартире. И в случае других мелких бытовых преступлений справедливость восторжествует. Но мой-то вклад в это во все абсолютно ничтожен! Я-то хочу оказывать реальную помощь в качестве волонтера, а не «плюшками баловаться» в обществе троих участковых с их холеными черепахами! И когда я впервые пришла в народную дружину, я заявила об этом своем намерении вполне отчетливо. Следовательно, рассказывая о своих наблюдениях, я не нарушаю никаких обязательств ни перед кем.
Наоборот, я предупреждаю других людей: если вы, как я, ощущаете, что тоже доведены скандалами вокруг милиции до состояния, что готовы сами идти и защищать жизнь и безопасность своей семьи и окружающих, – не идите в народную дружину. Во-первых, милиционеры сами справятся (и по большей части, к счастью, справляются со своими обязанностями). По-моему, эти скандалы в СМИ, хотя и имеют под собой реальные негативные случаи, раздуваются с конкретной целью – опорочить целую профессиональную группу, выставить ее полностью недееспособной и, стало быть, в конечном итоге лишить легитимности. Эдак можно обвинить в недееспособности, например, ВСЕХ библиотекарш или ВСЕХ маникюрш, потому что где угодно в жизни нередко встречаются не вполне подготовленные и неретивые служащие! И во-вторых, идти в народную дружину людям слабонервным нельзя, так как их трепетное, романтичное и восторженное отношение к делу никто поддерживать там не станет. Романтика из вашей души может выветриться слишком скоро, а вот ею одной изменить порядки в дружине совершенно невозможно.
Наверное, я сконцентрируюсь на этой проблеме.

суббота, 20 марта 2010 г.

Осенью состоится перепись населения

Осенью 2010 года будет проведена очередная перепись населения. Мне как народной дружиннице предложили в ней поучаствовать. Но также в качестве переписчиков и обработчиков первичных сведений в ней могут поучаствовать все, кто захочет и заблаговременно (в течение марта—апреля) зарегистрируется в ближайшем нижайшем органе власти (в Москве это управы и муниципалитеты. Также это Мосгорстат, тел.: 319-86-71). Во всяком случае, в этих органах власти могут дать контактные номера тех, кто назначен ответственным за готовящуюся перепись. Смотрите также информацию со специального форума при сайте "Перепись России-2010": http://www.perepis-2010.ru/forum/index.php?PAGE_NAME=read&FID=6&TID=6. (Вообще, там ничего конкретного, к сожалению, не указано.)
За эту деятельность обещают какие-то деньги: кажется, 5 тысяч тем, кто будет ходить по домам, и тысяч 15 тем, кто будет проводить первичную обработку собранных сведений.
Участки, которые достанутся переписчикам, обычно представляют собой один-два двора, вполне компактны, и для их обработки потребуется не более пяти рабочих дней. Мой участок мне уже показали; это вытянутый двор, в котором расположено пара-тройка пятиэтажек и несколько двухэтажных домиков немецкой постройки.
Конечно, несерьезное денежное вознаграждение не может убедить участвовать в этой переписи работающих, вполне обеспеченных людей. Но есть другой аргумент, который убедил записаться в ряды переписчиков, например, меня. Это — желание расширить кругозор, узнать о жизни других людей, причем самых разных.
Вот я пишу диссертацию, читаю исторические источники и пытаюсь по ним восстановить, каковы были бытовые условия людей в предреволюционные годы и что люди думали о своих жилищных условиях (у меня такая тема). Так почему бы не познакомиться с тем же предметом изучения, только не в прошлом, а в настоящем?
Таким образом, главная причина, почему лично мне так интересно поучаствовать в готовящейся переписи населения, — это то, что приобретенный опыт будет мне полезен для научной работы.
Надеюсь, эта информация будет полезна.

суббота, 6 марта 2010 г.

Не бейте кота поперек живота!

Маленькое стихотворение о серьезных кошачьих страданиях

У котика, у кота
Была мачеха лиха.
Она била кота
Поперек живота.
А кот с горюшка,
Кот с кручинушки,
Кот на печку пошел.
Горшок каши нашел.
На печи калачи
Как огонь горячи,
Пряники пекутся,
Коту в лапки не даются.

Цит. по: Максимов С. Куль хлеба и его похождения. 4-е иллюстр. изд. СПб.: В. И. Губинский, 1894.

Русская крестьянская модная одежда на рубеже XIX—XX веков


Позволю процитировать замечательный текст, который живописно обрисовывает костюм русских крестьян, живших в Костромской губернии на рубеже XIXXX веков. Текст датируется промежутком с 1897-го по 1901 год и был создан в качестве ответа на вопросы «Этнографическое бюро» князя Тенишева. Это подлинный исторический источник, стилистика, пунктуация и другие особенности оставлены в нем так, как даны в оригинале.
Не знаю, как другим читателям, но мне показался этот текст очень содержательным и позволяющим делать некоторые выводы.
В этой цитате речь идет о моде в Галичском уезде Костромской губернии. Как известно, население этой губернии уже в середине XIX века активно участвовало в отхожих промыслах, тесно соприкасалось с городскими обычаями и нравами, было сильно задействовано в капиталистических отношениях и т. п. И, как известно, жизнь тех местностей, которые расположены недалеко от столиц, сильнее подвергалась городским влияниям и сильнее поэтому трансформировалась.
Нижеследующий текст позволяет судить о том, что русские крестьяне уже за двадцать лет до революции перестали носить хрестоматийные «кокошники» и «лапти» (беру эти слова-символы в кавычки, чтобы подчеркнуть, что они объединяют многие наши представления о моде того времени). В общем, получается, что в революционных процессах начала XX века русский народ участвовал не в «зипунах» и «армяках», а во вполне модной и вполне европейской одежде.
Хочется рассказать об ошибках, которые совершаются некоторыми любителями старины. Иногда, например, проходят выступления фольклорных ансамблей, члены которых одеты в нечто «русское народное» и исполняют что-то из «русской старины», без попытки создать исторически достоверный образ. Бывает, они танцуют кадриль в сарафанах и посконных рубахах, не учитывая, что кадриль - это французский танец, который широко распространился в крестьянской среде уже в самом конце XIX века, что его танцевали только в городских, сшитых на заказ, дорогих костюмах, что он был популярен только там, где жители были тесно связаны с городами, и т. п. Подобные ошибки совершают даже очень опытные руководители ансамблей. Например, в ноябре 2009 года я видела подобное смешение всего на свете в выступлении фольклорного коллектива, существующего при филологическом факультете Санкт-Петербургского государственного университета.
Приведенный пример говорит о том, что наши расхожие представления о прошлом и само прошлое – это разные вещи. Мы можем романтизировать русскую крестьянскую жизнь и воспроизводить некоторые действия людей ушедшей эпохи, – но лишь до тех пор, пока не совершаем грубых ошибок и прямых подтасовок данных.



Будничную одежду крестьянина летом составляют рубахи из ситца и штаны из какой-либо недорогой материи, большею частью, так называемой, «чертовой кожи», очень плотной бумажной ткани, черного и рыжего цветов; старики еще носят и теперь штаны из домотканой пестрядины синего цвета, но в настоящее время этой здоровой ткани становится все меньше и меньше.
Поверх рубашки носится обязательно «жалетка» (глухая). Обуваются в сапоги. Лаптей тоже уж нет. Верхнее платье составляют: у стариков – кафтаны из овечьей шерсти, а у молодых – пальто. В праздники употребляются другие наряды. Ситцевая цветная рубашка, штаны из материи, жилет и пиджак, на ногах сапоги, на голове картуз. Это одежда пожилых. Одежда же молодца отличается тем, что поверх рубашки надевается манишка крахмальная (иногда эта манишка, одна и та же, служит целую зиму, не зная стирки, крахмала и утюга), открытый жилет, пиджак или сюртук; поверх сапог, хотя бы и черных, - резиновые галоши, на голове или фуражка, или шляпа, но еще не цилиндр. Верхняя одежда – пальто. Иногда одно и то же во все времена года. Жители деревни стригутся в скобку, а питерщики – «под польку» и «бобриком» или «ершом».
К числу платья, приготовляемого дома своими руками, относятся тканье холстов и навин из льна для приготовления рубах, мужских и женских, и нижних штанов, пряжа овечьей шерсти, из которой вяжутся чулки, варежки, перчатки, иногда – шарфы и из нее же ткутся серые и черные сукна для кофт (рабочих), кафтанов и армяков.
Из шерсти, кроме этого, бродящими шерстобитами, а по-местному «шестоперами» валяются валенки; выделанная овечья шкура идет на приготовление зимней одежды под именем полушубка, который шьется с лифом и широкими полами; для красоты полушубок отделывается на груди, рукавах и всей правой поле по краю до подола черным шитьем в узор, весь рисунок отделывается цветным сафьяном, красным и синим зубчатым шнурочком и котиком. Кроме полушубка, из овчин шьется еще т.н. тулуп, покрой его резко разнится от полушубка. Покрой прямой, без талии, длиннее полушубка вершка на четыре с большим воротником для закрытия головы. Тулуп носится поверх полушубка и носится в сильные морозы. Из обуви крестьяне сами приготовляют еще т.н. ступни. Ступни делаются из лент, бересты, особым инструментом, называемым «кадочиг». Для плетения ступней и лаптей надо и уменье. Говорят, что будто бы даже Петр Великий, уж то ли не мастер на всякие дела, а и то не сумел сплести лапти. Это очень любят крестьяне говорить, плетя ступни или лапти. Ступни надеваются на босую ногу, идя на двор к скотине, конечно, летом, да еще во время жнивья, чтоб сжатая солома, торчащая, как щетина, не колола босую ногу. Жать же в другой обуви, будто бы, жарко, а, пожалуй, что и жалко.
Обыкновенную одежду крестьянина в доме составляет: штаны, рубаха, иногда жилет, на ногах плохие сапоги, кожаные или валенки, смотря по времени года. Так же одеваются и парни. Крестьянки дома ходят в сарафанах, рубахе с открытым воротом, позволяющим видеть верхнюю часть груди, иные, помоложе, носят юбки с козакамибастин»), обуваются в сапоги, ботинки или валенки, большею же частью, женщины в избах ходят босиком.
Выходя на улицу, крестьяне накладывают на плечи или пальто (молодые), или кафтаны (пожилые); зимой – шубу. Крестьянки носят кафтаны или кофты, зимой – пальто и полушубки.

Примеч. Женский полушубок отличается от мужского тем, что воротник заменен оторочкой и имеет узкое шитье на груди. Вообще отличается меньшею красотою в отделке.

Выходя на работу, одевают то же, но более плохое и старое. Идя в гости и в церковь, одеваются в самое лучшее. Мужчины – новые рубахи, штаны, жилеты, «пиньжаки» и сапоги; если время холодное, то – пальто или полушубок. На головах носят фуражки и шапки. Молодцы надевают манишки, часы, галоши, в руки берут или трости, на головах носят фуражки, шапки (модные, каракульки или поярковые) и шляпы. Старики одеваются просто. Верхнее платье – кафтан или полушубок, подпоясанный цветным кушаком с узлом впереди и концами на боках.
Женщины одеваются в платья, сшитые городской портнихой, в дипломаты [приталенные пальто. – Сабл.] с модной отделкой, дипломаты шьются на вате или на меху, смотря по средствам. На головах носят платки разных тканей и вязаные косынки.

Примеч. Женщины среднего возраста и старухи носят повойники, из-под которых совершенно не видно волос, поверх повойника носятся платки. Девушки одеваются очень нарядно. Так, что даже как-то странно видеть крестьянку одетой по-городски. Это странно особенно тому, кто хорошо знает крестьянскую жизнь и ее условия. Видя крестьянскую [девушку] так разнаряженную, невольно приходит в голову пословица: «на брюхе шелк, а в брюхе-то щелк». Итак, одеваются крестьянские девушки, идя в гости или на праздник: платье из материи, сшитое по картинке городской портнихой. Ботинки из материи или легкой кожи, шагреня, опойки и т. п. В грязь одеваются галоши. Волосы на голове причесываются по моде и надевается шляпка из соломы или поярка. Одна и та же шляпка и зимой, например, в Р. Х. и в Троицын день. Шляпы надеваются только по большим праздникам, с модной отделкой. На руки одевают перчатки (это ничего, что вчера эти руки грязны от навоза). У каждой девушки непременно в руках раскрытый зонт. Иногда бывают такие курьезы. Солнце светит, допустим, в лицо, а зонтик палкой своей лежит на плече и нисколько не защищает лица от солнца. Бывает и так, что в роскошную погоду прогуливаются с раскрытым дождевым зонтом. Мода!

При сватании все эти принадлежности – перчатки, шляпа, зонт, галоши – выговариваются женихом в приданое за женой. Поверх платьев носят жакетки, пелеринки и накидки с лентами, кружевами и разного рода отделкой. Сами отцы девушек жалуются на то, что их разоряют эти наряды, но, благодаря моде, приходится тратиться и наряжать дочь, чтобы она не засиделась в девках. Очень часто женихи выговаривают для своих жен даже ротонды. Вот вам и деревня! Вот и крестьянская девушка! Вчера она ходила за коровой в овчине с присущим ей запахом, а сегодня разряжена по последней моде и надушенная духами, хотя бы получай! А душатся, действительно, убийственно, так душатся, что иные, стоя в церкви, от спертого воздуха духов, равных цветам, падают на пол.
Детей одевают дома просто, а идя в люди, одевают наряднее, у некоторых мальчики одеваются в костюмы по журналу. Молодцы бороды бреют, т. к. девицы не любят тех молодцев, которые носят большие усы (а усики – ничего) и бороды. У девиц есть такая песенка:

Не пойду за усана,
Поди-ка, мамочка, сама.

Стригутся, как сказано выше. Как молодцы, так и девушки любят примазывать волосы маслом, деревянным и коровьим, а, если есть, то помадой. Девушки употребляют румяна, белила, цветной фиксатуар и даже пудру.


Цит. по: Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Материалы «Этнографического бюро» князя В. Н. Тенишева. Т. 1. Костромская и Тверская губернии. СПб.: Деловая полиграфия, 2004. С. 246—247.

Автор текста - корреспондент Решеткин Владимир Валентинович (учитель Мостищенского земского училища с. Мостище Свиньинской волости Галичского уезда).
В архиве Российского этнографического музея (Санкт-Петербург) этот материал хранится в: Ф. 7. Оп. 1. Д. 599. Л. 4—44.



вторник, 2 марта 2010 г.

Маленькая нянька


На этой фотографии изображена маленькая крестьянская девочка из русской деревни Центрально-Промышленного региона со своими братьями. Фотография датируется началом XX века. Оригинал хранится в Красногорском архиве кинофотодокументов под Москвой. Подпись в картотеке примерно такая: "Девочка школьного возраста, которая вместо учебы должна сидеть с младшими детьми дома". 
Когда я впервые наткнулась на эту фотографию и особенно прочла эту подпись, я захихикала: мол, как смешно написано, всё-то им в советские времена надо было преподнести дореволюционную действительность в самых мрачных красках. Но, с другой стороны, наша массовая школа зарождалась усилиями земских органов и стала обязательной только в первой четверти XX века, то есть этот снимок был сделан именно в то время, когда жизнь сфотографированной девочки была предрешена ее родителями - она не получит образования и не сможет самостоятельно выбрать свою судьбу. Подпись же, при всей своей назидательности, отражает искреннее негодование архивного работника, который был возмущен такой фатальной предопределенностью. Он, можно сказать, обобщил в этой подписи общепринятое мнение о дореволюционной системе образования. Это мнение подтверждается документами.
К примеру, можно обратить внимание на материалы из "Этнографического бюро" князя Тенишева, хранящиеся сейчас в петербургском Этнографическом музее и частично опубликованные (Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы. Т.1. СПб., 2004; другие тома выходили в 2005-2009 годах). Там можно неоднократно встретить высказывания русских крестьян о том, что, мол, детям их в школу ходить не нужно, - причины назывались разные, но суть-то одна. Иногда в школу отдавали совершенно не для того, чтобы человек получил какие-то знания и культуру. Какой-то учитель из земской школы приводит, наоборот, такой пример: привели малокровную девочку 12 лет, которую мать не надеется выдать замуж и планирует отдать в монастырь, - эту девочку учили в школе, чтобы она могла читать религиозную литературу; иначе ей учиться бы не позволили.
Дети посещали школу кое-как, срок обучения длился два-три года, и только некоторые оканчивали дополнительный четвертый класс, чтобы рассчитывать на льготы и возможность избежать службы в армии. Не помню, сколько в 1900-1910-е годы по разным губерниям было точно было детей, посещавших школу, - количество их постоянно росло, но было далеко не 100-процентным. Конечно, как известно, к 1916 году планировали ввести всеобщее бесплатное начальное образование, но это было отложено в условиях Первой мировой войны.
Таким образом, множество детей не получали никакого образования и, стало быть, не могли своими силами изменить социальный статус. В наших современных представлениях это - явное проявление несвободы и сословной ограниченности. Вот почему мое хихиканье над смешной надписью было, если честно, неуместным и неумным. За смешной формулировкой скрывается совсем невеселая история.